Шизофрения моя история

Что шизофренического в шизофрении? Объясняем на 3 случаях из врачебной практики

Николай Вороновский объяснил, как меняется жизнь и личность людей с диагнозом «Шизофрения», на трех известнейших случаях из практики врачей-психиатров.

Шизофрения — это не просто набор тех или иных расстройств, которые то обостряются, то затихают в ремиссии. Шизофрения — это еще и изменение картины мира, реальности и собственного «я»; изменение всей перспективы жизни, судьбы.

Иногда подобные изменения очевидны: они озвучиваются самими больными в бредовых высказываниях или же проявляются в парадоксальных поступках. Порой эти глубокие перемены в отношениях с действительностью едва можно уловить или ощутить опосредованно, косвенно. Речь тут, конечно, не идет об острых психозах, где расстройства очевидны. Но ведь и вне острых состояний больной шизофренией по-особому ощущает мир и себя в нем. Это измененное восприятие реальности становится как бы основным фоном прочих переживаний, окрашивая их тем оттенком «безумия», которое в данный момент может быть скрыто ремиссией и разумным поведением. Возможно ли дать описание такой измененной реальности вне острых и временных симптомов?

Возможно ли почувствовать, что же в шизофрении шизофренического?

Как изменяется вся жизнь человека (даже если он никогда не испытывал острого психоза)? В какие тона окрашены обычные дни, недели, годы жизни больных шизофренией, их будни? Как переживаются внутренние кризисы?

Специфику шизофренического переживания, как отмечают многие крупные психиатры, уловить и высказать крайне сложно. Потому я решил не теоретизировать, а продемонстрировать его на примере трех историй больных шизофренией, изложенных и проанализированных тремя крупнейшими психиатрами — К. Ясперсом, Э. Кречмером и Л. Бинсвангером. Эти истории приходится давать сокращенно, частично в пересказе. Но все они равно показывают действие душевной болезни тогда, когда последняя в глазах обывателя не очевидна, когда и сами больные не понимают, почему так медленно, так скрыто, так непонятно рушится их жизнь и пустеет душа.

Больные далеко не всегда высказывают бредовые идеи. Но сама жизнь может стать «бредом».

В истории психиатрии предпринимались попытки понять, что стоит за всем многообразием симптомов шизофрении, что является «основным расстройством», которым могли быть объяснены прочие симптомы. Оговорюсь, что такого вопроса я здесь не ставлю, тем более что на него до сих пор нет ответа в профессиональном медицинском сообществе. Точно так же я не подразумеваю и сведение сути «шизофренического» к негативной симптоматике, в отличии от продуктивной (бреда, галлюцинаций, возбуждения или торможения, аффективных расстройств и т.д.). В приведенных ниже случаях все сложнее. Их описание, надеюсь, не оставит вас равнодушными и через эмпатию (а не теорию) сделает понятным то подчас неуловимое, внешне скрытое в шизофрении, что коренится в глубинных сдвигах психики, во внутреннем мире.

Случай 1. Философия и скептическое отчаяние

Известный польский психиатр А. Кемпинский говорил, что здоровый человек руководствуется максимой: «Сначала жить, а потом философствовать». Тогда как больные шизофренией руководствуются ее «перевернутым» вариантом: «Сначала философствовать, а потом жить». Таким образом, жажда постижения сложных философских проблем становится звеном в драматической душевной коллизии. Проиллюстрирую это положение историей болезни Иозефа Менделя из книги К. Ясперса «Каузальные и «понятные» связи между жизненной ситуацией и психозом при Dementia praecox (шизофрении)».

Карл Ясперс

Иозеф Мендель родился в 1883 году. Детство его не вызывало тревоги. Но очень рано у него проявилось стремление быть всем удобным и зависимым. Уже в школьном возрасте он проявлял склонность к метафизике. Временами любил, бродя по двору церкви, думать о смерти. Когда ему было 18 лет, он читал Шопенгауэра. Имел богатую фантазию и проявлял интеллектуальную одаренность, хотя учился посредственно и ненавидел школу.

Окончив гимназию, Иозеф Мендель поступает в университет, чтобы изучать юриспруденцию. В плане своей профессии он не проявлял активности и был очень несамостоятелен. В то же время он живо интересовался философией и литературой. На 4-м или 5-м семестре (1906 г.) его прилежание начинает ослабевать. К профессии он испытывал чувство отвращения. Все больше времени он проводил в занятиях философией и художественной литературой. Он приезжает из Мюнхена (где учился в университете) домой и объявляет родителям о желании сменить профессию и всерьез заняться философией. Это решение он сам называл «внутренним переворотом» и связывал с этим свою нервозность. Родители его не поддержали, поэтому вскоре он возвращается к юриспруденции и начинает слыть среди товарищей одаренным юристом. Но он чувствует себя непонятым, все больше отдаляется от товарищей по университету, считая, что у них узкий кругозор и мало интересов.

С 1910 года он, по мнению окружающих, сильно меняется. Обманывая родителей, в Мюнхене он усиленно занимается только философией. Становится немногословным, недоверчивым, переживает свое одиночество. Он надолго занялся философской проблемой отношения души и тела. Чтобы решить проблему, взаимодействует ли душа с телом или есть лишь параллелизм процессов, он изучает Фехнера, Спинозу, Вундта, Авенариуса, Плотина, Платона, Кьеркегора, Бергсона и др. Но занять какую-либо позицию он не может, считая оба варианта соотношения души и тела (взаимодействие и параллелизм) одинаково логичными.

Он терпит философское фиаско и не может найти решения мучающей его проблемы.

В дальнейшем Иозеф Мендель ловит себя на том, что не в силах решить практически ни один юридический вопрос, и, работая над каждым случаем, он возвращается к принципиальным юридическим вопросам и абстрактным научным рассуждениям. Тогда его осенило, что прежде чем стать юристом, он должен ответить на все философские вопросы и создать собственную систему философии. Целые дни напролет он работал с невероятным напряжением. В этой судороге интеллекта было что-то фатальное. «Через шесть месяцев я должен иметь свою систему, иначе пуля в лоб», — так он переживал отсутствие в душе философского синтеза, боясь при этом, что не сможет оправдаться перед родителями и окончательно стать философом. Он изучает Канта, Гуссерля, Риккерта, Наторпа, Брентано, Бергмана… Тем временем занятия в университете заброшены и он все больше боится разоблачения. Ему кажется, что окружающие делают намеки, знают об обмане.

Всего через четыре месяца его интерес к философии падает. Он снова терпит интеллектуальное поражение и понимает, что не в силах создать своей системы, обрести целостное философское понимание. Полностью утратив уверенность в своих силах в области философии, он стал абсолютным скептиком. Но скепсис, сомнение во всем, — для Иозефа Менделя это была не теоретическая игра, а ежеминутно переживаемое страдание, чувство своего крушения. Он ощущал, что не только в философии, но и в образе жизни, в отношении к искусству не в состоянии выбрать надежную позицию. Это скептическое отчаяние он довел до логического завершения: «Я не могу утверждать истину ни одного предложения, я не могу утверждать ничего, не имеет смысла разговаривать со мной». О чем бы он ни размышлял, он всюду наталкивался на логические круги или бесконечную регрессию (бесконечность цепи причин и следствий, посылок и выводов). Он отчаялся в будущем и в жизни. Его мышление, можно сказать, потеряло субстанциальность, потеряло предмет, ибо он не мог ничего ни утверждать, ни отрицать. Он возвращается домой, где открывается его обман, вызывая возмущение родителей, требующих, чтобы он овладел конкретной профессией. В это время Иозеф Мендель глубоко подавлен, не проявляет ни малейшей инициативы, безволен. Погружаясь в бездну скепсиса и нигилизма, он неконтактен, очень раздражителен, вызывающе и оскорбительно ведет себя со знакомыми. При этом очень застенчив, часто моет руки (без страха заразиться).

Наступает пора государственного экзамена. Иозеф Мендель к нему не готовиться, воспринимает экзамен как бессмыслицу. Но уверен, что получит высокую оценку. Однако ощущение бессмысленности приводит к тому, что он допускает в экзаменационной работе «фривольные» выражения и мысли. В результате он получает плохую оценку, что становится для него болезненной неожиданностью. С этого момента он приближается к острому психозу, который вспыхнул через несколько месяцев.

Психозом разрешились годы его философской агонии и тяжких душевных переживаний.

Комментируя случай Иозефа Менделя, К. Ясперс говорит: «Это общее своеобразие данных процессов, что заболевшие, особенно на первой стадии, обращаются к глубочайшим проблемам, мировоззренческим и религиозным вопросам.» К болезненным изменениям, вызванных этим (шизофреническим) процессом К. Ясперс относит одержимость больного философией и, особенно, его скептическое отчаяние. «Процесс наряду с этим, — говорит К. Ясперс, — стал причиной душевного изменения, которое принесло с собой фиаско в философии из скепсиса и несостоятельность в профессии, невозможность найти себя в реальном мире». Странное и страшное зрелище, когда из-за невозможности решить абстрактные и глобальные проблемы, рушится вся жизнь. Но будет вернее сказать, что жизнь тут исподволь разрушалась душевной болезнью, определившей то мучительное переживание тяги к метафизическим глубинам и одновременно крушение в этом бескрайнем море абстракций. Крушение, переживаемое Иозефом Менделем не теоретически, а как душевный ад скепсиса и невозможность ни продуктивно мыслить, ни занять в жизни какую-либо позицию.

Случай 2. Душевное опустошение

Шизофреническое душевное, эмоциональное опустошение в некоторых случаях может идти дальше того, что может представить себе условно здоровый человек. Заглянем в этот опустошенный и холодный мир, пользуясь описанной психиатром Э. Кречмером историей болезни 23-х летнего студента Эрнеста Ката (Э. Кречмер. «Строение тела и характер»).

Эрнст Кречмер

Эрнест Кат пришел к психиатру (Э. Кречмеру) сам. «Худая жилистая фигура, — пишет Э. Кречмер. — Лицо очень длинное, бледное, холодное, спокойное, каменное. <…> Когда он говорит долго, ход его мысли становится расплывчатым. <…> Идеалистические раздумья о личности, мировоззрении, психологии, искусстве почти хаотически переплетаются между собою, нанизываются среди отрывистых предложений: «Я установлен к конфликтам. Я стою на психической почве, я психически совершенно сознателен».

Между тем в семье он проявляет изощренную жестокость и холодность. Он преследует своих родителей с фанатичной ненавистью и жесточайшей бранью, угрозами избиения. Он крадет и отнимает у них деньги, распродает дорогие вещи. Родители даже боятся за свою жизнь. Эрнест Кат насилует кельнерш и молодых девушек, которых приводит ночью в дом отца, в свою комнату. Напоминания о том, что нужно работать, приводят его в бешенство.

Его занятия в университете лишены какого-либо плана и цели, он поступал на разные факультеты, но ничего не достиг. Наконец он пришел к заключению:

«Я исключительный человек, обычная профессия не для меня; я хочу сделаться артистом».

Э. Кречмер обращает внимание на тот факт, что вне дома Эрнест Кат совершенно иной. Он любезен, обладает изящными манерами, состоит в нежной переписке со многими молодыми женщинами. Но это только «фасад», попытка внешней формой компенсировать внутреннюю опустошенность, симулировать жизнь.

«Его внешность, — говорит Э. Кречмер, — обнаруживает эмоциональную холодность и бесчувственность, за которыми проглядывает душевная пустота и разорванность с чертами отчаяния и трагического чувства. «Внутренняя безнадежность и расщепленность», — как говорит он. <…> Он пишет много писем. Но всякое чувство в нем умерло. Это «чисто искусственная жизнь», которую он ведет, «чтобы насильственно приспособиться к социальной среде, самому пережить». Он судорожно рыдает: «У меня отсутствует человеческое и социальное». <…> Друзей у него никогда не было, юношеское не находит в нем отзвука. Он никогда серьезно не влюблялся в женщин. У него было много половых сношений, но при этом внутренне он оставался холодным: «Для меня невозможно уйти от себя». Все другое в жизни — «техника, обман». (…) Он разыгрывает интересного, избалованного человека, стоящего над жизнью; иногда внезапно говорит: «Я — Иванушка-дурачок». Раньше Эрнест Кат был другим: слабым, тихим, нежным ребенком. <…> В его характере, наряду с крайней добросовестностью, отмечалась не свойственная возрасту серьезность, чрезмерная основательность и работоспособность. <…> В общем Эрнест был добросердечным, послушным, любвеобильным мальчиком». Но все изменил пубертатный период, когда и произошел необратимый сдвиг в его психике и характере. Теперь его внутренний мир определяли эмоциональное опустошение и бесчувственность. Проявилась холодная жестокость, так что Э. Кречмер пользуется в этом случае ныне устаревшим термином «нравственное помешательство». «Эрнест Кат, — комментирует Э. Кречмер, — по дороге к кататонии остановился на пути. Вначале по крайней мере. Быть может, также и навсегда. Такие шизоиды — самые несчастные, у них еще остается столько тонкого чувства, чтобы ощущать, как они холодны, пусты и мертвы». И еще одно выразительное пояснение Э. Кречмера: «Мы также и в этой почти уже охладевшей психике находим последний отзвук трагического конфликта <…>: горькое разочарование, «влечение к красоте, к общению с людьми», со слезами на глазах высказанное признание: «У меня отсутствует человеческое!» При все уменьшающейся восприимчивости он замечает еще, не будучи в состоянии предотвратить его, неудержимо прогрессирующий процесс эмоционального охлаждения».

Можно отметить отрадный факт, что подобное душевное опустошение, доходящее до разрушения моральных чувств, встречается не часто. Но постепенное, более мягкое охлаждение эмоций могут переживать больные шизофренией и шизоидные характеры совсем иного типа: мечтательные идеалисты, патетические художественные натуры, отрешенные от мира созерцатели, чудаки-изобретатели, философствующие аскеты и прочие.

Случай 3. Утрата свободы

Шизофрению называют «болезнью судьбы». Ее влияние на траекторию жизни непредсказуемо. Иногда же болезнь загоняет человека во внутренний тупик, где время и события застывают в стоп-кадре, в повторении одного и того же болезненного стереотипа. Проиллюстрирую это случаем Эллен Вест, представленным и проанализированным одним из крупнейших психиатров Европы Людвигом Бинсвангером.

Людвиг Бинсвангер

Этот случай также примечателен тем, что заболевание долгое время может представляться не более чем неврозом, но медленно, коварно и подспудно оно разрушает душевный мир заболевшего, как это произошло с той, о ком повествует Л. Бинсвангер, — Эллен Вест.

Уже в раннем детстве Эллен Вест отказывалась есть сладкое. Однако она ужасно любила сладости, так что это была не «антипатия», а ранний акт отказа, как полагает Л. Бинсвангер. Эллен была живым ребенком, но упрямым, так что нередко она противилась даже домашним порядкам. Однажды ей показали гнездо птицы, но она стала настаивать, что это не гнездо, и никто не мог заставить ее изменить свое мнение.

По ее словам, даже в детстве бывали дни, когда все ей казалось пустым и гнетущим.

В ее стихах школьной поры видна изменчивость настроения: ее сердце бьется ликующе-радостно, а небо хмурится и порывы ветра носят фатальный характер. Эллен свойственно чувство призвания, стремление совершить что-то особенное, остаться в памяти потомков. В старших классах она усердно занимается социальными проблемами, строит планы усовершенствования общества. В 17 лет под влиянием одной книги она вдруг превращается из глубоко религиозной личности в атеистку. Мнение окружающих ее не заботит. Она хотела бы добиться славы, великой и неумирающей славы, наполнить жизнь делами, а не одними размышлениями. «Сумасшедший дом не станет моим последним прибежищем!» — пишет она в 18 лет в своем дневнике. Все, за что бы она ни бралась, чем бы ни увлекалась, она делает со страстью, с «одержимостью».

Но в 20 лет происходит та перемена, которая в конце концов превратит ее жизнь в кошмар. В заокеанском путешествии она счастлива. Ей доставляет удовольствие пища и питье. Но это последний раз, когда она может есть без усилия… На обратном пути, во время остановки на Сицилии, она переживает последние дни своего счастья, надежд, радости познания. Неожиданно Эллен охватывают сомнение и страх, она чувствует себя затерявшейся в мире и не может понять этот мир. Ужас и тревога вторгаются в ее жизнь даже в радостные и волнующие моменты.

Эллен Вест

Вместе с тем появляется и нечто иное — конкретный страх, страх потолстеть. Ей 21 год. Ее настроение носит заметно депрессивный характер. Ее постоянно терзает идея о собственной полноте, с которой она борется утомительными прогулками. В душе страх и беспокойство. Она чувствует себя абсолютно никчемной и бесполезной, все ее пугает: темнота и солнце, тишина и шум. Ее охватывает презрение к себе как к существу, деградировавшему до трусливости и униженности.

Теперь смерть не пугает Эллен, представляясь «восхитительной женщиной с белыми астрами».

Ей кажется, что с каждым днем она становится толще, старее и уродливее. Депрессивное настроение с этого времени то уходит, то снова и снова настигает ее. Она разрывается между «страхом потолстеть и желанием есть без заботы об этом». Бинсвангер подчеркивает, что это не случай нервной анорексии, так как здесь нет утраты желания есть. Напротив, именно желание есть доминирует в сознании Эллен. Сегодня это назвали бы, вероятно, аноректическим синдромом при шизофрении.

В 23 года Эллен чувствует себя сдавшейся, с каждым годом теряющей силы. Поблекли краски мира, она уже не может, как было раньше, «любить и ненавидеть всей душой». И снова передышка, снова депрессия временно отступает. Эллен переживает счастливый период, завязывает любовные отношения с одним студентом. Но страх потолстеть, ее «идея-фикс», не оставляет Эллен и тут. Она начинает прием тироидных таблеток, наращивая их дозу. Наконец, будучи физически совсем разбитой, она ощущает удовлетворение в духовном плане, обретя стройность. Однако диагноз базедового синдрома и лечение в санатории, приводят к прибавке веса. Эллен не может избавиться от одержимости желанием есть без забот и одновременно страхом полноты. Она осознает абсурдность своей «идеи-фикс», но ничего не в силах изменить. Ее отношения со студентом мучительно длятся до момента, когда она выходит замуж за своего кузена. Но надежда на то, что брак поспособствует избавлению от «идеи-фикс», не оправдывается. В 29 лет у нее случается выкидыш и абдоминальное кровотечение. Прекращаются менструации.

Эллен старается работать, но ни на что больше, кроме работы, сил не остается. Эта от природы одаренная и умная женщина вынуждена бесконечно думать о своей полноте и еде, принимать огромные дозы слабительных. Она эмоционально признается мужу, что живет только ради того, чтобы быть стройной, что эта идея приобрела над нею страшную власть. Каждую свободную минуту она записывает в свою поваренную книгу рецепты вкусных блюд, десертов. Занимается подсчетом калорий. Ее жизненное пространство как будто сужается, затягивается туже и туже незримая петля.

Под внешне неброскими проявлениями болезни, которую окружающие вряд ли сочли бы «сумасшествием», скрывает свое разрушительное действие эндогенный процесс.

Эллен становится все более ослабленной, ее мучает то, что ее «инстинкты сильнее, чем разум», что «все внутреннее развитие, вся реальная жизнь остановились»; что над ней взяла власть «всепоглощающая идея, давно осознанная как бессмысленная». Она это осознает. Высокий интеллект и душевная тонкость позволяют ей давать себе ясный отчет в происходящем с ней. Но даже обращение к психоаналитику не приносит никаких результатов. Она соглашается с тем, что идея ее болезненная, она понимает необходимость оставить эти нелепые мысли, но ничего не помогает. Замечу в скобках, что сегодня, в эпоху нейролептиков, Эллен, вероятно, могла бы получить необходимую помощь. А тогда психоаналитик лишь констатировал, что Эллен не готова отвергнуть свой «идеал».

Психоанализ не помогает. Приступы страха учащаются. И теперь в ее жизнь вторгается нечто новое — беспокойная навязчивость постоянно думать только о еде. В 33 года она то голодает, то с жадностью набрасывается на еду. Мысли об удовольствии от еды не оставляют ее как и страх перед едой. Целыми днями Эллен не может избавиться от плача, тревоги и возбуждения. Теперь она в совершенном отчаянии, считает свою болезнь неизлечимой. Наконец она совершает две суицидальных попытки, но остается жива. «Я совсем себя не понимаю. Ужасно, — пишет Эллен, — не понимать себя. Я сталкиваюсь сама с собой как с незнакомкой. Я боюсь саму себя, я боюсь чувств, перед которыми я каждую минуту беззащитно отступаю…».

«Эллен болезненно осознает, — пишет Л. Бинсвангер, — что «из-за этой страшной болезни я больше и больше удаляюсь от людей… Я чувствую себя исключенной из реальной жизни. Я совершенно изолирована. <…> Я вижу людей, как через стеклянную стенку, их голоса еле слышны… Я почувствовала, что все внутреннее развитие прекратилось, что все становление и рост были прерваны, так как единственная идея заполнила всю мою душу, и эта идея — что-то невыразимо нелепое». «Эллен крайне страдает от насильственной необходимости всегда думать о еде. Эта навязчивость преследует ее, по ее же собственным словам, «как убийцу преследуют призраки». Вся ее внутренняя жизнь свелась к «идее-фикс» и непреодолимым мыслям о еде. Она потеряла всякую внутреннюю свободу, оказавшись во власти роковой силы, сводящей всю ее изначально богатую натуру к ничтожным мыслям об одной только еде. Она не может смириться с этой духовной смертью, коллапсом некогда богатого внутреннего мира.

Эллен Вест попадает в санаторий, где ее консультирует выдающийся психиатр Э. Крепелин. Крепелин отвергает утверждение аналитика о неврозе навязчивости и предполагает врожденную меланхолию. Этот диагноз давал надежду, что навязчивые мысли уйдут. Ее начинает наблюдать автор описываемого случая — Людвиг Бинсвангер. Он отмечает интеллектуальную сохранность Эллен при всех ее тягостных симптомах и овладевшем ею чувстве собственной деградации, падения энергии.

Она говорит: «Я чувствую себя совершенно пассивной, будто я сцена, на которой сражаются две враждебные силы».

Наконец последовала консультация с проф. Е. Блейлером (автором слова «шизофрения») и иностранным психиатром. Ввиду все возрастающего риска суицида дальнейшее пребывание пациентки в открытом отделении признано неоправданным. Ее мужу была предложена альтернатива: или разрешить перевести Эллен в закрытое отделение, или покинуть с ней учреждение. Муж принял решение покинуть с Эллен санаторий. Диагноз Л. Бинсвангера был неутешителен — прогрессирующий шизофренический психоз (шизофрения симплекс, то есть простая форма шизофрении). Блейлер так же не сомневался в диагнозе шизофрении.

На третий день пребывания дома Эллен преображается, так как внутренне приняла решение о суициде. Впервые за 15 лет она совершенно довольна процессом еды. Она гуляет с мужем и читает стихи Рильке, Гете, Теннисона. Она в праздничном настроении и кажется, будто депрессия полностью отступила. Она пишет последние письма и принимает смертельную дозу яда. Бинсвангер пишет: «Она выглядела так, как никогда не выглядела при жизни — спокойной, счастливой и умиротворенной».

***

Тремя приведенными выше случаями я попытался дать конкретную иллюстрацию шизофреническому переживанию измененного мира и измененного «я». Я не делаю никаких выводов, резюме. В конечном счете приведенные примеры отнюдь не исчерпывают вариантов того, как выглядит жизнь изнутри шизофрении. Она может выглядеть и как «страна чудес», и как трагедия. И если в предложенных в этой статье историях преобладает трагический полюс переживаний, то это потому, что у меня было желание представить именно то, что в патологии наиболее патологично. То, что наиболее абсурдно и, одновременно, почти буднично, а иногда и незаметно для внешнего взгляда. Исчерпать эту тему невозможно. Ведь патология может иметь и иные грани, когда «норма» лишь бессильно пасует перед тем, что рождается из недр глубинной психики, чаруя нас отсветами гения и прорывами света и мглы иной реальности.

Литература:
— Ясперс К. Каузальные и «понятные» связи между жизненной ситуацией и психозом при Dementia praecox (шизофрении)
— Кречмер Э. Строение тела и характер
— Экзистенциальная психология / Бинсвангер Л. Случай Эллен Вест / Антропологически-клиническое исследование
— Кемпинский А. Психология шизофрении

10 страшных историй о том, каково это жить с шизофренией

У кого какие проблемы. У кого с психикой, у кого со зрением… Но в любом случае нужен врач. Лечение катаракты на Украине — http://visium.com.ua/ для тех кому надо, советую сохранить в закладки.
Истории о шизофрении похожи на страшилки, однако от последних их отличает то, что они являются реальными и гораздо страшнее, нежели какой-нибудь придуманный призрак. Шизофреники – это люди, которым приходится жить с этим ужасным диагнозом. И очень часто они оказываются в ловушке собственного разума.
1. Автопортреты – Брайан Чернли

Брайан Чернли последний год своей жизни провёл, экспериментируя с различными дозами лекарственного препарата, который он принимал для того, чтобы избавиться от шизофрении. В течение этого времени он рисовал автопортреты. Для каждого из своих творений он писал поясняющую записку, в которой излагал собственные мысли. Эти записки показывают, какие мучения разума приходилось терпеть Чернли.
На первой картине Брайан нарисовал довольно реалистичный портрет самого себя. Во время создания второй он добавил вибрации, которые символизировали мысли, переполнявшие его голову. «Человек наверху читает мои мысли», – эти слова Чернли написал в поясняющей записке ко второму автопортрету.
Вскоре после этого Брайан разрезал себе палец и брызнул кровью на полотно для того, чтобы показать свою душевную боль. Он часто рисовал с себя с гвоздём во рту или голове, который символизировал то, как ему трудно давалось нормальное общение с другими людьми.
Следующая его картина представляла собой разноцветную полоску, нарисованную красными, жёлтыми, коричневыми и фиолетовыми красками. После того как Брайан закончил работать над своим последним автопортретом, он совершил самоубийство. Это была своего рода предсмертная записка, оставленная Чернли миру.
2. Остров кукол – Дон Хулиан Сантана Баррера

На острове, расположенном к югу от Мехико, деревья украшают сотни кукол без голов и конечностей. Дон Хулиан Сантана Баррера начал вешать куклы на деревья после того, как нашёл в реке тело утонувшей девочки. Кукла утопленницы плавала неподалеку от того места, где был обнаружен её труп. Дон Хулиан Сантана Баррера забрал куклу и повесил её на дерево в память о маленькой девочке.
В скором времени кукла начала разговаривать с ним. Он был убеждён, что ею завладел дух погибшей девочки. Она хотела, чтобы Хулиан Сантана Баррера украсил деревья ещё большим количеством кукол. Баррера считал, что все куклы были одержимы духами мёртвых детей, которые хотели пообщаться с ним.
Сегодня остров превратился в туристическую достопримечательность. Деревья, растущие на нём, завешаны сотнями различных кукол, которые когда-то не давали покоя разуму Барреры.

3. Каннибализм – Винс Ли

Винс Ли стал печально известным на весь мир после того, как убил ножом и съел невинного человека, Тима Маклина, в автобусе компании «Greyhound Lines». По словам Ли, он ехал в автобусе и внезапно услышал голос Божий, который сказал ему, что пассажир Маклин был воплощением сил зла. Ли запаниковал и начал бороться с демоном, плодом своего воображения.
Когда на место происшествия прибыли полицейские, Ли сказал им: «Я должен остаться в автобусе навечно». Он был убеждён в том, что Бог не позволит ему уйти. Он не помнил, как осквернил тело Маклина, и отказывался верить в произошедшее.
Когда Ли предоставили исчерпывающие доказательства, какой-то части его разума пришлось осознать плачевную реальность и ужас поступка. На протяжении всего судебного заседания Ли постоянно повторял одни и те же слова: «Я сожалею о случившемся и признаю свою вину. Пожалуйста, убейте меня».
4. Лица – Эдмунд Монсель

Во время Второй мировой войны польский художник Эдмунд Монсель прятался от нацистов на чердаке дома своего брата; он очень боялся того, что его могут найти и убить. Даже после того как закончилась война, он отказывался выходить на улицу и с кем-либо общаться.
Монсель считал, что Бог избрал его в качестве Своего посланника. Во время галлюцинаций Монсель любил рисовать картины. На первой из них изображён Иисус Христос и дьявол, стоящий перед ним. В скором времени, он стал рисовать на своих картинах всё большее количество человеческих лиц. Монсель утверждал, что с пустых стен чердака на него постоянно смотрят глаза самого Христа.
Монсель умер спустя двадцать лет после окончания Второй мировой войны. За этот период времени он нарисовал около 400 картин.
5. Тени – Карен Мэй Соренсен

«Имейте в виду, что в моих произведениях искусства присутствует Тень», – говорится на сайте Карен Мэй Соренсен. «За личностью каждого человека скрывается Тень. Я сделала так, чтобы моя Тень показалась на свет».
Почти всё своё время Соренсен проводит дома, рисуя картины и страдая от шизофрении. Она сравнивает себя с монахом в келье, где есть только одно единственное окно во внешний мир, однако оно находится слишком высоко, и увидеть то, что за ним, не представляется возможным. Монах, по словам Соренсен, не может увидеть внешний мир, однако у него есть возможность «свободно бродить по своим внутренним просторам и разговаривать с Богом».
Работы Соренсен показывают, что в её мире доминируют изображения сексуального и фаллического характера, включая насильственные действия, совершённые недоброжелательно настроенными людьми. «Существует некая угроза, – пишет Соренсен о собственном сексуальном опыте, – и страх».
6. Рисование пальцами – Мэри Барнс

При попытке найти способ избавиться от шизофрении Мэри Барнс познакомилась с Джозефом Бёрком, учеником влиятельного психолога Р. Д. Лэинга. При помощи Бёрка Мэри проходила курс регрессионной терапии, чтобы получить доступ к воспоминаниям из своего прошлого. Бёрк ввёл женщину в состояние инфантильности, не ожидая, что это может зайти слишком далеко.
Во время сеансов Мэри доходила до безумия и обмазывала фекалиями стены комнаты, а также собственное тело. Бёрк никак не мог повлиять на её поведение, поэтому спустя некоторое время он подарил ей краски и попросил использовать их вместо экскрементов. Он обнаружил, что при помощи окрашенных пальцев женщина рисовала невероятные картины, образы которых она видела в своём сознании.
7. Пожизненные галлюцинации – Джэньюари Шофилд

Джэньюари Шофилд начала испытывать галлюцинации с седьмого дня своей жизни. На свой третий день рождения она гонялась по комнате за невидимой кошкой по кличке «400», пытаясь убедить всех, что животное было настоящим.
В скором времени она приобрела сотни воображаемых друзей и потеряла всех настоящих. Джэньюари стала агрессивной по отношению к окружающим. Она била своих родителей и младшего брата – иногда до крови. Позднее она заметила, что если не терроризировала людей вокруг, то кошка 400 её царапала.
По словам Джэньюари, крысы боялись её младшего брата, поэтому она всегда прогоняла его. Однажды она даже попыталась съесть его, приговаривая при этом: «Пока-пока, Бодхи. Я люблю тебя».
Родителям Джэньюари пришлось поселить Бодхи и его сестру в разные комнаты. С тех пор девочка немного успокоилась. По словам её отца, «всё, что нужно – это ударить Джэньюари один раз, чтобы она прекратила слышать голоса, а кошка 400 её не царапала».
8. Самоубийство – Ричард Самнер

Ричард Самнер был художником, который рисовал живописные пейзажи до тех пор, пока его разум не начала мучить шизофрения. Ричард больше не мог нормально работать и функционировать в обществе. Семья Самнера всячески поддерживала его, однако ему это не нравилось. Его сестра пояснила: «Он не хотел, чтобы его жалели, и считал себя нахлебником».
Ричард впал с тяжёлую депрессию. Будучи крайне подавленным и не желая быть обузой своей семье, он отправился в лес и приковал себя наручниками к дереву. Таким образом он хотел совершить суицид в надежде, что там, в лесу, его никто не спасёт. Тем не менее, спустя некоторое время он освободил себя от наручников и вернулся домой.
Ричард делал так неоднократно. В последний раз он не смог дотянуться до выброшенного ключа. Как бы он ни старался высвободиться, у него ничего не получалось. От упорных попыток на дереве остались глубокие засечки, а руки Ричарда были изодраны в кровь. В конечном счёте, он смирился со своей участью…
Три года спустя его скелет у дерева был найден женщиной, которая гуляла в лесу со своей собакой.
9. Воздушный станок – Джеймс Тилли Мэтьюз
Во время наполеоновских войн Джеймс Тилли Мэтьюз находился в лондонском приюте для умалишённых. По его словам, в мире было полным-полно магнитных шпионов и машин, которые оболванивали людей, убеждая их в необходимости войны.
Джеймс называли машину для промывания мозгов «воздушным станком». Ему казалось, что один из них пытался завладеть его мозгом. Как и многие шизофреники, Джеймс считал, что существует некая внешняя сила, влияющая на его мозг.
Также, по мнению Джеймса, воздушный станок посылал лучи и газы для промывки мозгов политикам его родной страны. Он нарисовал невероятно точную схему машины, которая была создана для того, чтобы погрузить мир в хаос. Джеймс утверждал, что ею управляет «Женщина в перчатках».

10. Рисование котов – Луи Уэйн
Луи Уэйн, скорее всего, был доведён до безумия собственными котами. Он провёл всю свою жизнь в их окружении. Уэйн, однако, не знал о том, что кошачьи экскременты содержат паразит под названием Токсоплазма, который способен вызывать галлюцинации – как при шизофрении.
Луи очень любил рисовать котов и продолжал это делать даже тогда, когда его мозг начал деградировать. Он не мог остановиться, поскольку это был единственный источник дохода его семьи.
Когда ситуация усугубилась, искусство, создаваемое Луи, изменилось. Его картины из реалистичных превратились в психоделические.
Шизофрения влияет на восприятие действительности, и если её не лечить, то всё может закончиться весьма плачевно.
Специально для читателей моего блога Muz4in.Net — по статье сайта listverse.com

P.S. Меня зовут Александр. Это мой личный, независимый проект. Я очень рад, если Вам понравилась статья. Хотите помочь сайту? Просто посмотрите ниже рекламу, того что вы недавно искали.

>
Загадочная история шизофреника и шамана

Фрэнк Рассел справился с шизофренией, осознав себя заново в роли шамана

Начинается всё без предупреждения – точнее, симптомы имеются, но вы можете увидеть их только задним числом. Сначала вы сидите в машине с вашим сыном, а потом он говорит вам: «Я не могу найти себя прошлого заново». Вы думаете – ну, подростки постоянно делают такие драматичные заявления. Потом он отказывается делать домашнюю работу, пишет что-то о самоубийстве на стене чёрным маркером, пытается порезать себя лезвием. Вы садитесь и долго разговариваете. Через неделю он убегает с вечерних посиделок с друзьями, врывается домой и кричит о том, что его друзья пытаются его убить. Он проводит время, скорчившись, в старой комнате матери, прижимая к груди мягкую игрушку. Ему 17 лет, а вы – его отец, Дик Рассел, путешественник, бывший штатный репортёр Sports Illustrated, но в первую очередь, отец. Наступает XXI век.
До этого момента ваш сын Фрэнк был полностью нормальным ребёнком, пусть и немного странным. Эксцентричный гений, плохо социализирующийся, зато полный идей – возможно, будущий художник, думали вы. А теперь вам говорят, что особенности вашего сына проистекают из патологии, его загадочные фразы говорят не о скрытом гении, а о неправильной работе нервной системы. Вы сидите рядом с ним, когда Фрэнк получает диагноз – шизофрения, и вам в голову сразу же приходит куча разных ассоциаций. В США диагноз «шизофрения» часто означает отсутствие жилья, работы, неспособность поддерживать тесные связи, приверженность к употреблению наркотиков. Теперь ваш сын находится на грани. Вы отдаёте его докторам, выписывающим ему нейролептики, а когда он разжирается до 136 кг , а доктора говорят, что это нормально, вы им верите .Обычный ребёнок: Фрэнклин Рассел в детском возрасте, до появления симптомов шизофрении
Если бы Фрэнк жил где-то в другом месте, всё могло бы пойти по-другому. В некоторых странах рабочая занятость шизофреников в пять раз выше, чем в США. В других симптомы шизофрении считаются признаком наличия необычных способностей.
Дик с сыном за 15 лет перепробовали различные методы лечения, эффективные и не очень. Затем внезапно парочка пошла в совсем другом направлении, по пути, который Дик теперь любит называть «освещённый факелами проход в длинном тёмном туннеле». Делясь своей историей, он надеется помочь другим найти свой путь – но он понимает, что иногда она звучит безумно. К примеру, он считает, что Фрэнк может быть шаманом.
Считается, что определённые структуры и участки мозга особенно важны для создания чувства личности. Один из них находится на пересечении работы двух средних долей мозга; височной доли, превращающей всё, что человек видит и слышит, в язык, эмоции и память, и теменной доли, интегрирующей все пять чувств для определения местоположения в пространстве. Это участок под названием височно-теменной узел, ВТУ, который собирает информацию с этих и других долей мозга и составляет мысленное представление о физическом теле и его местоположении в пространстве и времени. Он также играет роль в том, что называется модель психического состояния человека (или теория разума), в способности распознавать, что ваши мысли и желания являются вашими, и понимать, что у других людей также есть состояния разума, отдельные от вашего.
Когда работа ВТУ изменяется или нарушается, создавать представление о себе становится трудно, а иногда и болезненно. Считается, что дисморфофобия, характеризующаяся чрезвычайной обеспокоенностью вымышленными дефектами, возникает из-за неправильной работы ВТУ . Исследователи наблюдают атипичную работу ВТУ у пациентов с болезнью Альцгеймера, Паркинсона и страдающих потерей памяти.
Шизофрения тесно связана с нарушениями ВТУ. Она меняет модель психического состояния; шизофреники часто считают, что другие люди относятся к ним враждебно, и когда они выполняют задачи, связанные с моделью психического состояния, активность их ВТУ резко возрастает или резко падает. Исследователи вызывали видения и ощущения выхода из собственного тела, испытываемые отдельными шизофрениками, просто стимулируя ВТУ электродами. Психиатр Лот Постмес называет это «перцептивной бессвязностью», отмечая, что беспорядочный набор сенсорной информации разрушает эго: «нормальное ощущение себя, как единой сущности, „Я“, владеющее и управляющее мыслями, эмоциями, телом и действиями» .
Разрушенное самосознание шизофреника делает очень трудным задачу представления связного представления о себе самом окружающему миру, и взаимодействие с другими, более целостными личностями. «Шизофрения – заболевание, основным проявлением которого является уменьшение способностей к социальному взаимодействию», — говорит Матчери Кешаван, психиатр из Гарвардской медицинской школы, эксперт по шизофрении. И всё же, что иронично, людям с шизофренией нужны другие люди, точно так же, как социально способным людям, если не больше. «Проблема у людей с шизофренией состоит в том, что как бы они ни хотели социальных связей, они часто теряют навыки, необходимые для их обеспечения», — говорит Кешаван.
Эта потребность в социальных взаимодействиях сильно отличает шизофреников от людей с диагнозом «расстройство аутистического спектра» (РАС). В 2008 году Бернард Креспи, биолог из Университета Саймона Фрезера в Канаде, и Кристофер Бэдкок, социолог из Лондонской экономической школы, построили теорию о том, что РАС и шизофрения – это две стороны одной медали. «Социальные способности, — писали они, — недостаточно развиты при аутизме, и чрезмерно развиты, вплоть до отказа, при психозах (шизофрении)». Иначе говоря, если у человека с аутизмом ощущение самого себя бывает ущербно узким, самоощущение шизофреника бывает ущербно широким: они считают, что являются многими людьми сразу, и везде видят мотивы и смысл.

И хотя с ними, возможно, очень трудно жить, нарушения восприятия могут сделать шизофреников более творческими людьми. Шизофреники обычно считают себя обладателями более богатого воображения, чем у остальных, и пускаются в более художественные проекты . Множество людей с шизофренией сказали, что их творческие мысли и галлюцинации появляются в одном и том же месте. Поэт Райнер Мария Рильке отказывался лечить свои видения, говоря «не забирайте моих дьяволов, потому что ангелы тоже могут исчезнуть». Автор Стивен Митчелл, переводивший много работ Рильке, говорит так: «Он столкнулся с экзистенциальной проблемой, противоположной той, которую приходиться решать большинству из нас: там, где между нами и другими людьми встаёт твёрдый, пусть и полупрозрачный, барьер, у него иногда не было даже тончайшей разделительной мембраны».
Фрэнк Рассел сообщал, что чувствует что-то похожее. «Он говорил мне, что чувствует себя, как зеркало, отражая то, что находится внутри других людей», — пишет его отец, Дик. «Ему было сложно разделить, что принадлежит ему, а что другим». А Фрэнк, по словам Дика, весьма творческая личность. Он рисует карандашом и красками, а также увлекается сваркой. Он изобретает язык из придуманных иероглифов и символов. Он сочиняет длинные поэмы о богах и расовых проблемах, и выиграл множество наград за поэзию в школе.
И всё же странная одержимость Фрэнка символами, его вера в то, что он может стать китайцем или превратиться в медведя, делала социальное взаимодействие странным и сложным. 10 лет после получения диагноза он провёл в основном в изоляции, по сути неспособным формировать длительные отношения или присоединяться к групповым занятиям. Кроме докторов, постоянными людьми в жизни Фрэнка были его родители. Это было до того, как он встретил Малидому Патриса Сомэ.

Малидома Патрис Сомэ считает себя титьюло, или шаманом. Он считает, что принадлежность к общине – важнейший аспект контроля симптомов, часто связываемых с шизофренией
Согласно Всемирной организации здравоохранения, шизофрения – явление универсальное. «Пока что ни одно сообщество или культура мира не является свободной от этого загадочного заболевания», утверждает отчёт 1997 года. Диагноз «шизофрения» учитывает пять симптомов , а также их влияние и продолжительность:

1. Бред;
2. Галлюцинации;
3. Нарушения речи;
4. Нарушения поведения, вплоть до кататонии;
5. Отрицательные симптомы типа эмоциональной тупости (ограничения выражения эмоций), алогии (ограничение речевых возможностей) и аволиции (недостатка инициативности).

Однако ВОЗ предупреждает, что стоит относиться к этим критериям с долей скепсиса: «современные операционные диагностические системы, являясь, несомненно, надёжными, оставляют открытым вопрос обоснованности оценок в отсутствии внешних критериев». Диагноз «поэтому необходимо считать предварительным», необходимым для составления планов лечения, «оставляя возможность для будущих изменений».
Подробности диагноза постоянно меняются. «Всё меняется со временем, — говорит Кешаван. – Мы проводим исследования в поисках лучших биомаркеров, но пока всё сложно». Роберт Розенхек, психиатр из Йельского университета, изучающий эффективность различных моделей лечения шизофрении, заходит в суждениях ещё дальше. «Обычно в медицине всё основано на заболевании, имеющем медицинское основание, или психологическое основание. У шизофрении такого нет».
Добавляет сложностей то, что шизофрения в разных культурах бывает разная . Несколько исследований ВОЗ сравнивали результаты развития шизофрении в США и Западной Европе с результатами в «развивающихся странах» вроде Ганы и Индии. Проследив за пациентами пять лет, исследователи обнаружили, что жители развивающихся стран чувствовали себя «ощутимо лучше» тех, кто жил в «развитых» странах . В одном исследовании почти 37% пациентов из развивающихся стран, у которых диагностировали шизофрению, не демонстрировали никаких симптомов через два года – в отличие от 15,5% пациентов в США и Европе. В Индии почти половина людей, получивших диагноз шизофрения, способны успешно работать, по сравнению с 15% таких людей в США .
Многие исследователи выдвигали теории, что подобные противоречащие интуиции открытия произрастают из ключевых культурных различий: в развивающихся странах процветает коллективизм или взаимозависимость, поэтому люди там ориентированы на жизнь в сообществе . В развитых странах преобладает индивидуализм – автономия и достижения за счёт самостоятельной мотивации. Другие отличие развивающихся стран иногда могут усложнить эту дихотомию – к примеру, относительно плохая доступность лекарств. Однако в одном исследовании «социоцентрических» различий между этническими меньшинствами в США было обнаружено, что «определённые защитные аспекты этнической культуры меньшинства» – а именно, преобладание двух коллективистских ценностей, эмпатии и социальной компетентности – «ведут к более мягкому проявлению симптомов шизофрении».
«Возьмём молодого человека с шизофренией, не способного вступать в социальные контакты, — говорит Кешаван. – В культурах коллективизма он всё ещё способен выживать в общей семье с менее успешным братом или кузеном… Он будет чувствовать поддержку. В более индивидуалистичных сообществах он будет чувствовать себя отстранённым и не принадлежащим к обществу. Поэтому шизофрения в индивидуалистских странах накладывает на человека серьёзные ограничения». Индивидуалистические сообщества также «уменьшают мотивацию к признанию наличия болезни и поискам помощи других людей, будь то терапевты, клиники, местные программы помощи», — отмечает Рассел Шатт, ведущий эксперт по социологии шизофрении.
На разницу в результатах наличия болезни в разных культурах может влиять и различие самих пациентов. В 2012-м Шихуй Хан, нейробиолог из Пекинского университета, просил добровольцев из страны с развитой взаимозависимостью (Китай) и из страны, жители которой считаются более независимыми (Дания), размышлять о разных людях, отслеживая активность в их ВТУ. В обеих группах ВТУ активировался, когда люди пытались понять мыслительные процессы других людей – задача на теорию разума. Но у китайских участников ВТУ активировался, когда они думали про самих себя. У датчан средняя префронтальная кора, которую исследователи использовали для измерения степени обдумывания самого себя, активировалась больше, чем у китайцев. По сути, самосознание китайцев в среднем было более размытым, что напрямую влияло на область мозга, которую обвиняют в ответственности за симптомы шизофрении.

В исследовании Хана средний уровень активности ВТУ у людей из стран, пропагандирующих независимое поведение, был ближе к уровню пациентов с шизофренией. В других исследованиях, включая работу Чийоко Кабайашя Фрэнка из Психологической школы при Университете Филдинга в Санта-Барбаре, высказывается предположение, что уменьшение активности в области ВТУ у японских взрослых и детей во время выполнения задач по теории разума «может быть связано с пониженным уровнем различий между понятиями „я“ и „другие“ в японской культуре» . Это проявляется в том, как люди из разных стран по-разному воспринимают мир: люди из коллективистских стран в большей вероятностью будут верить в Бога и обращать внимание на контекст в изображениях, в то время как люди из индивидуалистских культур с большей вероятностью будут игнорировать контекст и концентрироваться на основной части изображения . Из этого следует, что ШВ должны реже подвергаться сомнению или изоляции из-за их видений в коллективистских культурах, и поэтому, реже будут ощущать то, что Шатт называет «социально вызванным стрессом» — который, как он пишет, «имеет биологические последствия, обостряющие симптомы психического заболевания».

Малидома происходит из коллективистского общества. Он родился в племени дагара в Буркина-Фасо, как внук известного целителя; он путешествует по миру, но обосновался в США. Малидона считает себя мостом между своей культурой и США, существующим для того, чтобы «привнести мудрость нашего народа в эту часть мира». «Карьера» Малидомы — он усмехается при употреблении этого слова – представляет собой смесь из культурного посла, гомеопата и мудреца. Он путешествует по стране, выполняя ритуалы и консультации, пишет книги и выступает с речами. У него три диплома магистра и две докторских степени от Брандейского университета. Иногда он называет себя «шаманом», поскольку люди знают значение этого слова (в некотором роде), и это похоже на его звание в Буркина-Фасо – титьюло, тот, кто «постоянно общается с другими измерениями».
Дик впервые услышал о Малидоме от Джеймса Хилмана, психолога-юнгианца, чью биографию писал, когда лечение Фрэнка зашло в тупик. Большую часть промежутка времени с 20 до 30 лет Фрэнк провёл в интернатах. Его любимым был «Дом Земли», частный интернат, гораздо более структурированный, чем предыдущие. Там проходили классы, была возможность проявить лидерство, поощрялась атмосфера любви и заботы. Фрэнк завёл близких друзей, выступал в пьесах. Дик радовался: впервые с тех пор, как Фрэнк заболел, его жизнь была наполнена друзьями и смыслом.
Благодаря таким реакциям (и поскольку сообщества помогают пациентам не забыть принять лекарства), такие сообщества стали неотъемлемой частью в лечении шизофрении в западной медицине. В обзорной работе, охватившей 66 научных работ, исследователи из Сантьягского университета в Чили обнаружили, что «психологическая помощь на основе сообществ значительно уменьшает негативные и психотические симптомы, количество дней, необходимых для госпитализации и частоту злоупотребления наркотиками» . Пациенты с большей вероятностью регулярно принимают лекарства, сохраняют работу и заводят друзей. Они также с меньшей вероятностью будут стыдиться себя. Те же результаты были получены и в США.
Но у Фрэнка и Дика была проблема. Лечение в «Доме Земли» обходилось в $20 000 в квартал – столько Дик, всю жизнь работавший журналистом, не мог себе позволить долго оплачивать. После 16 месяцев в «Доме Земли», проведённых при помощи семьи и друзей, он решил прекратить «отдалять неизбежное». Дик отвёз Фрэнка обратно в Бостон и определил в менее структурированный интернат, где тот, со временем, начал сдавать.
Примерно в 2012 году Дик решил поискать Малидому; в первый раз он пообщался с ним по телефону, а затем встретился с Оджаи, небольшом городе близ Лос-Анджелеса. Затем, через год, он встретился с ним на Ямайке, взяв с собой Фрэнка.
Когда Малидома впервые встретился с Фрэнком за ужином на Ямайке, он сразу же заметил, насколько тот похож на него. «Связь между нами стала ясной сразу же», — говорит он. Как только шизофреник встретил шамана, последний покачал головой и схватил руки Фрэнка, будто бы они знали друг друга уже много лет. Он сказал Дику, что Фрэнк был ему «словно коллегой». Малидома считает, что Фрэнк – американская версия титьюло; вообще, по его словам, версии титьюло есть в каждой культуре. Он также считает, что человек не может решить стать титьюло – это происходит с человеком. «Каждый шаман начинал с кризиса, похожего на кризис людей, которых называют шизофрениками, психотиками. Путь шамана или титьюло начинается со слома духа, — говорит он. – Сначала они прекрасно себя чувствуют, как все остальные. А потом вдруг ведут себя странно и представляют опасность для себя и деревни», — видя и слыша несуществующие вещи, ведя себя параноидально, издавая разные крики.

Позже Фрэнк нашёл утешение в самовыражении через искусство. Слева – он играет на барабанах на Ямайке. Справа – один из его рисунков.
Когда это происходит, дагара начинают все вместе пытаться излечить сломленного человека. Одна из таких попыток состоит в том, что люди танцуют и веселятся, изображая праздник. Малидома вспоминает, как наблюдал за этим процессом, когда через это проходила его сестра. «Моя сестра кричала ночью, — говорит он, — а вокруг неё играли люди». Обычно неконтролируемые срывы длятся порядка восьми месяцев, после чего, по сути, возникает совершенно новый человек. «Необходимо пройти через радикальную инициацию, после которой можно стать очень важным человеком, необходимым общине для её же блага, понимаете?» Если у человека во время срыва не окажется контактов с общиной, говорит Малидома, он может и не поправиться. Он считает, что это случилось с Фрэнком.
Если бы Фрэнк родился в племени дагара, и испытал те же проблемы в 17 лет, что заставили его убежать из квартиры его друга, говорит Малидома, община бы сразу же сплотилась вокруг него, и проводила бы те же ритуалы, которым подверглась его сестра. После этого вмешательства члены племени начали бы работу по излечению Фрэнка и возвращению его в общину; а когда он был бы готов, он занял бы заметное положение. «Он стал бы известен, как духовный человек, способный заглянуть в глубинные проблемы окружающих его людей», — говорит он.

Малидома не первый человек, предполагающий о наличии связи между шаманизмом и шизофренией. Психиатр Джозеф Полимени написал целую книгу на эту тему, «Шаманы среди нас» . В ней Полимени отметил несколько параллелей: шаманы и шизофреники считают, что обладают волшебными способностями, слышат голоса, испытывают ощущения выхода из тела. Шаманы стали шаманами в позднем подростковом возрасте или в возрасте немного за 20, примерно в том же промежутке, когда обычно диагностируют шизофрению (17-25) у мужчин. Шизофреники и шаманы чаще являются мужчинами, чем женщинами. Количество шаманов (один из 60-150 человек, примерного размера большей части ранних человеческих общин) сходно с общемировым количеством шизофреников (примерно 1 процент).
Эту теорию поддерживают не все. Критики отмечают, что шаманы входят и выходят из своего шаманского состояния по желанию, а у шизофреников нет никакого контроля над их видениями. Но Роберт Спольски, нейробиолог из Стэнфорда, предложил схожую гипотезу, принятую большим числом специалистов: многие духовые лидеры, шаманы и пророки, могут демонстрировать «шизотипические расстройства личности». Люди с таким диагнозом часто оказываются родственниками шизофреников, и демонстрируют менее ярко выраженные симптомы, например, странные речевые обороты или «магическое мышление», связанное с творчеством и высоким IQ. Такое описание может подойти Малидоне, который никогда не испытывал серьёзного расстройства, но брат и сестра которого прошли через это.
Сделал бы или не сделал психоз Фрэнка его шаманом в другом месте или времени, в интервенции племени дагара есть три главных фактора (раннее вмешательство, сообщество и цель), соответствующие трём факторам, которые Кешаван, Шатт, Розенхек и другие указывают в качестве дополнения к лекарствам: раннее вмешательство , поддержка со стороны общества и занятость. Возможно, Дик упустил шанс провести церемонию инициации дагара, но Малидома посоветовал Дику внести оставшиеся аспекты этого подхода в жизнь его сына, включая ритуалы и другие осмысленные действия.
Вернувшись с Ямайки в Бостон, Фрэнк поддерживал связь с Малидомой по телефону. Он и Дик ездили по интернатам, клиникам различных докторов, практикующих альтернативную медицину, встречавших бред Фрэнка с теплотой и поощрявших его. Дик также стал поощрять своего сына. Когда Фрэнк попросил Дика включить в мемуары, которые он писал, и его мысли, в том числе и идею о том, что «одной из составляющих пива служит расплавленный пот дельфинов», Дик удовлетворил эту просьбу. Эти события, говорит Дик, вместо того, чтобы привести к увеличению расстройства поведения, имели «приземляющий эффект». Они показали Фрэнку, что у него есть друзья и семья, уважающие его таким, какой он есть, и всё то, на что он способен. «Если какие-то мечты Фрэнклина могут существовать только в его воображаемом мире, так тому и быть», — писал Дик в его мемуарах, «Мой загадочный сын: изменивший жизнь переход от шизофрении к шаманизму» . «Я узнал, что для него это важно».

Отец и сын: сегодня Фрэнку Расселу легче справляться со своими симптомами. Приобрели глубину и его отношения с отцом, который говорит, что их путешествие в шаманизм изменило его образ мыслей по поводу здоровья и болезней.
Результаты были ощутимыми. Пять лет назад, до встречи с Малидомой, Фрэнк был слабо мотивирован к поиску социального общения. В 37 лет он ездил в Нью-Мексико и Мэйн, изучал машиностроение. Сегодня он чрезвычайно изобретательный джаз-пианист. Его комната заполнена рисунками и работами по металлу, богатыми архетипичными образами и иероглифическими языками собственного сочинения.
Он не вылечился. Он иногда слышит голоса и впадает в бред. Он всё ещё живёт в интернате. Но он снова смог урезать дозу лекарств в два раза. Он сбросил лишний вес, и симптомы его диабета пропали. Он более вежлив, внимателен и заинтересован происходящим, как говорят его отец и доктора. У него всё ещё бывают плохие дни, но всё реже и реже.
Возможно, главным мотиватором улучшения состояния Фрэнка стало изменение его отношения к себе. Он уже не обычный сумасшедший, он художник и поэт, путешественник и друг, африканец и американец, сварщик и студент.
А недавно стал ещё и шаманом. В феврале Фрэнк, Дик и мать Фрэнка навестили племя Малидомы в Буркина-Фасо, где Фрэнк принимал участие в ритуалах излечения. Он четыре недели прожил в деревне перед тем, как вернуться домой в Бостон в начале марта. Дик и Малидома не хотят делиться подробностями церемонии, и говорят только, что реакция Фрэнка на ритуалы дала им надежду.
Этот опыт также изменил восприятие Дика. «Я никогда не думал, что буду проводить духовные ритуалы, связанные с водой, у океана», — сказал он. Но именно это он и проделал, и, помогая своему сыну восстановиться, обнаружил, что его собственное отношение к болезни и здоровью изменилось. «Если психоз – это создание альтернативной реальности, то цель – войти в этот мир. Также существует понимание того, что мир, который мы считаем реальным, наполнен аспектами Иного – того, что существует загадочное проникновение или даже их объединение».
А что же по поводу подхода традиционной медицины? Насколько известно Дику, учёные пока не исследовали такие случаи, как случай Фрэнка.